Петр Драгунов. Легенда о Плохишах

Ночная кутерьма

Кто-то гадкий и назойливый в кропотливом постоянстве стремился забраться за воротник майки Плохиша. Тот метался с боку на бок, чмокая во сне глупый стишок «А где-то ждет, в кустах сидит. Твой клещевой энцефалит».

Плохишу грезилось, что огромная, холодная, отвратительно копошащаяся туча механических насекомых медленно наползает по его душу. В ее тяжко набрякшем, волочащемся по земле чреве, таилось нечто чуждое и глубоко противное нашему разуму. Она стремилось выхолостить, выпить все живое до дна.

Плохиш будто сомнамбула вязко приподнялся и сел на полатях. Его растопыренные в темноту глаза жили самыми краями век. Зрачки судорожно метались из стороны в сторону, и радужка воображения расчерчивала тенета комнаты искрами.

Пустота, насквозь проколотая иглами одиночества пустота. Гулко хлюпают незапертые двери, оторопью ветряных волн мелко постукивают стекла. Давешняя туча не исчезла вместе со сном, она приближалась, прогибала вниз вековые ели, трещала хрупкостью берез, полнила воздух сырой, болотной гнилью.

Вот уже застонала старыми, прелыми венцами изба. Завязалась кутерьма прошлогодней листвы, чужих воспоминаний заходила каруселью с пряными вихрями и вдруг грянула полночь.

Стайки нанесенной через раскрытые двери листвы улеглись кольцами, словно неведомые, но откровенно ядовитые змеи. Они слегка светились изнутри мягким, недоверчиво фосфоресцирующим светом. У Плохиша откровенно свербело в носу, но чихнуть в такую минуту – поиметь отрыжечные последствия. Шевелюра на его голове подымалась отдельными волосенками от основания, собиралась в браво торчащие стожки. Но где-то там, глубоко внутри, в собственном естестве, Плохиш в эту баламуть все еще не верил.

Вдруг в комнату ворвался белый жгут живого тумана. Он еще не имел формы, то и дело сорил клочками, но проявлял совершенно определенные, беспардонные цели. Жгут энергии метался по комнате в поисках чего-то ведомого ему одному, шарил по углам, гремел дверками тумбочки, расшвыривал в сторону одеяла, двигался, сжимая кольцо поисков вокруг заиндевевшего тела растерянного мальца.

- А-а- пчхи! – предательским хряпом взорвалась носоглотка.

Плохиш подумал, что более гадко может себя вести только мочевой пузырь. Кусок тумана поколебался еще секунду, ведя верхним краем по ветру, будто кобыла носом, но тут же быстро, почти судорожно растворился на месте.

Шумно вздохнуло обрадованное облегчение Плохиша. Да не тут-то было, чьи-то ласковые и уверенные в женской силе руки зачали массировать его спину. Отрок задумал оглянуться, да поздно - шея ему не повиновалась. Сладкая нега накатывала волнами томительного желания, распирала тело юнца невзнузданной силой.

Шумное нечто страстно сопело за его спиной, стонало в порывах страсти вполне по-женски и приобретало зримо соблазнительные очертания. Плохиш уже надеялся, что сейчас его будут насиловать.

И только тоненькая, синяя венка на правом виске билась в тревоге и предчувствии непоправимой беды. То, что было за его спиной, оставалось в сущности болотным туманом. Оно не хотело мириться с человеческой теплотой, оно лишь насыщало ею свою утробу.

До боли знакомые, сверкающие синевой глаза другой, вполне земной ведьмы неожиданно возникли прямо напротив лица отрока, и полнились укоризной. Пьяная плоть опала неожиданным, но полным афронтом. Плохиш вскочил на ноги и заорал дурным голосом, что не хочет.

При этом отрок смешно дергал ручищами, зримо показывая, чего с него можно получить или не получить в зависимости от скорбности обстоятельств. Облако досадливо икнуло в его сторону : - Неблагодарный! Да и растаяло в предрассветной мгле. Плохиш ухнулся головой на подушку и сразу же уснул глубоко и бесповоротно. 

Тем временем, бледная нить рассвета скользнула через пыльные окна пустой комнаты. Где-то в еще темной чащобе леса жалостливо ухнула кукушка, да и оборвала жизненный счет на полуноте.

Разжиревшие в осень мухи, обезумели от предчувствия беды и рассекали полумрак грозовыми бомбовозами. Петручио ворочался с боку на бок, забываясь коротким сном и просыпаясь наизготовку от нелепых, но странных кошмаров.

Слабая оторопь света корежила перспективу. Крякнутые мозги домысливали большее, и причудливые тени ворохали полумрак, расцвечивая несуществующее живой радужкой.

Плохиш громко храпел и пускал отвратительные слюни. Петручио чему-то обозлился, сел на полатях и проснулся беповоротно. Его раненую голову долбила тщетная мысль - вчера ушли, а избу не закрыли. С упорством повторного сомнамбулы он собрался, написал записку и в одиночестве ринулся на поиски новых приключений.

Ржаво скрипнула разбуженная дверь. Нехотя высунула острую морду из будки сторожевая собака, но не залаяла. С недоумением она смотрела на качающегося по рассветному ветру человека и не понимала, к чему он вышел.

Петручио выбирал направление среди водоворота тропинок у своих ног. А пятки болели еще довольно основательно. В голове гудел еще вечерний звон падений и разговоров. Но глупое жжение необходимости не унималось.

Отрок тяжело вздохнул и зашагал, забирая вправо от Второго Столба. Ему уверенно казалось, что таким образом он срежет порядочное расстояние и минут через двадцать будет у избы. Он искренне удивлялся, почему прочие не показали ему такого верного и короткого пути. Так и двинулся.

Еле приметная тропинка вилась узкой змеей и качалась волнами. Петручио ушел не только вглубь тайги, но и вовнутрь себя. Чалил он довольно споро, не обращая на окружающее никакого внимания.

Голову юнца охватывал внутренний жар, но быстрое движение притупляло суетливую боль и растворяло сущее. Петручио шагал споро, как на духу, он не внимал спасительным преградам колючих кустов, цепляющихся за штаны. А темные силуэты вековых деревьев сжимали пространство по периферии, давили вниз тяжким сплетением корней, пеленали сумрачное небо сучьями.

Наконец, вроде прояснилось. Отрок стоял на берегу черного болота. Мохнатые ели расступились, оставив это место чахлым стволам осин и тонконогой березовой нежити.

Ни секунды не сомневаясь, новый сомнамбула лихо закрутил по зеленым кочкам, кожей выбирая одному ему ведомый путь. Пару раз он по колено вымарался в болотной жиже, но падение его не отрезвило. Ночная, полупьяная лихорадка движения звала его дальше. Он прыгал, зашагивал, семенил ногами по кочкам, будто по скале, руками опираясь на голые стволы осин, двигаясь, двигаясь.

Кончилось и болото. Отрок стоял перед невысокой скалой, северными склонами подступившей к бездне. Рядом блестело тихое, заиленное черным озерцо. Мрачные стены скал спускались к нему полукругом, нависая над водой холодным, темным гротом.

Плети мха свисали вниз тонкими плетями – нитями. Вода капала откуда-то сверху, собиралась в ручейки и скользила серебристыми змейками, ежась от оторопи и тишины.

Петручио вдруг растерял губительную пелену сна и понял, что он находится здесь в самом деле. Проснулся его разум. Он вдруг понял, что тишина, плотно взявшая его тело в кольцо, неестественна.

Вода падала вниз, рассыпаясь холодными искрами, но звук ее не сопровождал. Не шелестела под ветром листва. Не щебетали птицы. Не стонали, прижавшись друг к другу, сестрички березки. Даже рябь волн, расходящаяся по мертвой, черной воде, не решалась проснуться шелестом.

Именно от отсутствия привычных уху звуков, действие сие казалось замедленно плавным, полным внутренней силы и какой-то неведомой миру гармонии чуждого человеку мира. А столь непривычная гармония делала этот мир нереальным, лишенным внутренне своей горькой ноты.

В темном полумраке обширного грота отрок увидел большую, поставленную вертикально плиту, с закругленными человеческими руками краями. На четкой, отполированной как зеркало, кровавой поверхности камня неведомая рука вычертила белые рунные знаки.

Петручио подошел к ее основанию и на секунду замер. Повинуясь неведомому, утробному началу, руки его сами потянулись к плите. Они принялись гладить ее притягательные, вязкие края, будто вытаскивая нечто наружу. Затем успокоились точно на середине, кожей ладоней подобрав рунные слова.

Будто повинуясь чьему-то гипнотическому зову, человечек двинулся вглубь, дальше. Его взгляд, закованный в тонкий луч избирательного внимания, неожиданно обрел невероятную резкость и глубину. Он знал, что его окружает полная тьма, но видел сквозь нее, как мы видим мир сквозь тонкую, бледную сетку вязи. Он видел все.

В глубине грота, средь немыслимой, бешеной пляски серебряных брызг, скопища опутанных мхом сталагмитов, в темном сиянии стояла статуэтка женщины. Сделанная из бежевого матового камня, отполированная водами времени, она казалось живой и до боли притягательной.

Мальчик придвинулся еще ближе и увидел чистую, не запятнанную живым горизонталь плиты перед изваянием. Ее середину очерчивало большое углубление в форме тела человека. Тонкие прорези кровостоков расходились от него прямыми лучами. Ложе казалось спокойным и удобным для сна тела. Оно тянулось вниз, к ней.

Он придвинулся еще ближе к статуэтке, возжелав почувствовать гладкость изваяния меж своих рук. Он тянулся к ней. Но у женщины не было лица! Жаркая волна страха распорола грудь. Мальчик задыхался, горло перехватила ржавая судорога. Темные, мшистые стены капища спускались ниже, ниже.

Игольчатый холод слабости проникал в мозг, заговаривая его беззвучным, гипнотическим шептанием. Вязь вековых снов колыхалась волнам в такт, кружила водоворотом оживающих образов. Наступало безумие.

Неожиданно сверху на его ладонь упала яркая, желтая капля. Разбившись о правую руку, она ее больно обожгла и разлетелась колкими искрами. Петручио сдавленно хрюкнул, в невероятном, заднем кульбите перелетел охранную плиту и опрометью кинулся вон от страшного места.

Любопытный муравей исследовал человеческое ухо, суетливо щекоча лапками в темной, притягательной глубине. Петручио встрепенулся, забил по органам слуха ладонями, запрыгал на ноге, стараясь вытряхнуть пришельца на грешную землю.

Похоже удалось. Отрок пришел в себя и осматривал место, куда забросила его привередливая судьбинушка. Стоял полдень, напоенное солнцем и летом разнотравье, стрекотало кузнечиковой чехардой и пахло зрелой полынью.

Лысый взгорок перед его лицом сиял бархатной прямотой и спокойствием. Очень хотелось жрать, но заноза была не в этом. Покрутив башкой на триста шестьдесят градусов, Петручио не увидел ни единого, торчащего из леса скального выхода. Так и приехали.

Диспозиция вырисовывалась нешуточная. О блуждании по тайге без ориентиров, неделями на выживание Петручио наслышался от местных сказителей по горло. За столом байки об ентом геморрое вызывали смех. В собственном опыте хотелось плакать, да ни одна дрянь не услышит, как пить дать.

Петручио знал, что двигаться надобно вниз по ручейку, как вдоль по Питерской. Манский район сверлил душу тремя днями голодного похода, сплавом на бревне и полной измученностью юного организма. Играть в Робинзоны не хотелось ни на еть.

Вдоволь наевшись радостных предвкушений, попаниковав для остраски, отрок зашагал вверх по холму на предмет обозрения окрестностей. На макушке холма его встретила елками родимая тайга. К месту вспомнив о лазательных способностях, Петручио двинулся к наиболее высокому дереву, но с ходу вляпался в чье-то дерьмо.

Это был край. Дерьмо воняло непереносимо, а куча обширна и величава, как в кино. Петручио знал, что столько на свете гадят одни косолапые мишки. Выплеснув эмоции в дикий, утробный рык, отрок мигом взгромоздился на близлежащую ель, на ходу сбивая толстые сучья твердой маковкой.

Тут его можно поздравить с облегчением. За третьим пригорком виднелся силуэт знакомой скалы. Это была Кабарга. Дальнейшее продвижение к избе перемежалось страхами, но умственных усилий не представляло.

Прилетев на крыльях чертовой ночи в избу, малец дернул хорошим засовом, словно вшивый страхами Егорка. Осуждать его вам ей-богу не след. Заметил паря, что ноги его облеплены болотной тиной из давешнего кошмара, вот и привиделось разнообразное.

Но заведенный заботливо-вчерашней рукой будильник тикал мирно и успокоительно. Воняло давно не стираными носками, прогорклым потом и радостью воспоминаний. Домом пахло. Петручио хлебнул холодного чайку с сахаром, заел сухариком и банкой тушенки. Глаза его осоловели, и вскоре обиталище заполонили звуки могучего храпа.

Путешествие спаскоманды лесников за заблудшей овечкой, бух в запертую дверь и подскок отрока к потолку интереса не представляют. Главное, что странствие сие закончилось исключительно мирно.

В городе раненых Плохишей определили на квартиру к Никодиму. Тот был в горах, но угрозы его жилищу гольцы пока не представляли. Лишь сбили подушками люстру в нелепой детской баталии, да отоспались и належивали бока. Денег на пиво все не было. А предатель Квасец искренне поступал в Политех и навещал их редко.

Петр Драгунов. Легенда о Плохишах. Ночная кутерьма

Автор: Драгунов Петр Петрович

Владелец: Драгунов Петр Петрович

Предоставлено: Драгунов Петр Петрович

Собрание: Петр Драгунов. Легенда о Плохишах

Использование материалов сайта разрешено только при согласии авторов материалов.
Обязательным условием является указание активной ссылки на использованный материал

веб-лаборатория компании MaxSoft 1999-2002 ©